В 1998 г. я посещал бывшие советские республики в Центральной Азии с целью переговоров - в отношении демократического развития, которое имело место - или должно было иметь место - в этих только получивших независимость странах. Меня принимали бывшие коммунистические лидеры, которые на тот момент стали более или менее демократично избранными президентами. Каждый из них легко говорил об институтах, демократических процедурах и уважении к законности. Но с правами человека все обстояло совсем иначе.
В каждой стране я представлял список политических заключенных и спрашивал об их судьбах. В одной из стран президент тут же решил освободить человека, обвиненного в организации государственного переворота. Но даже этот кажущийся успех был неоднозначен с моральной точки зрения. Президент не вынес политического решения; он проявил личную любезность. Мне был сделан подарок - сам по себе являющийся еще одной демонстрацией своевольного использования президентской власти - а не доказательством уважения моральных принципов.
В одной из стран я разговаривал с лидером исламской фундаменталистской оппозиции, который раньше вел длительную гражданскую войну против правительства. Теперь этот человек именовал себя председателем «Комитета национального примирения». Его окружала вооруженная до зубов охрана, хотя он твердо поддерживал идею демократизации. На самом деле, он рассматривал ее как самый надежный путь к власти, поскольку подавляющее большинство населения думали в точности, как он. Демократия, намекнул он более угрожающе, позволит ему «устранить» - он даже не задумался о точном значении этого слова - тех, кто был не согласен.
В 1998 г. я посещал бывшие советские республики в Центральной Азии с целью переговоров - в отношении демократического развития, которое имело место - или должно было иметь место - в этих только получивших независимость странах. Меня принимали бывшие коммунистические лидеры, которые на тот момент стали более или менее демократично избранными президентами. Каждый из них легко говорил об институтах, демократических процедурах и уважении к законности. Но с правами человека все обстояло совсем иначе.
В каждой стране я представлял список политических заключенных и спрашивал об их судьбах. В одной из стран президент тут же решил освободить человека, обвиненного в организации государственного переворота. Но даже этот кажущийся успех был неоднозначен с моральной точки зрения. Президент не вынес политического решения; он проявил личную любезность. Мне был сделан подарок - сам по себе являющийся еще одной демонстрацией своевольного использования президентской власти - а не доказательством уважения моральных принципов.
В одной из стран я разговаривал с лидером исламской фундаменталистской оппозиции, который раньше вел длительную гражданскую войну против правительства. Теперь этот человек именовал себя председателем «Комитета национального примирения». Его окружала вооруженная до зубов охрана, хотя он твердо поддерживал идею демократизации. На самом деле, он рассматривал ее как самый надежный путь к власти, поскольку подавляющее большинство населения думали в точности, как он. Демократия, намекнул он более угрожающе, позволит ему «устранить» - он даже не задумался о точном значении этого слова - тех, кто был не согласен.