НЬЮ-ХЕЙВЕН – Я один из лауреатов Нобелевской премии этого года в области экономических наук, что заставляет меня остро осознавать критику данной премии, исходящую от тех, кто утверждает, что экономика ‑ в отличие от химии, физики или медицины, за достижения в которых также вручается Нобелевская премия ‑ не является наукой. Правы ли они?
Одной из проблем, связанных с экономикой, является то, что она вынужденно сосредоточена скорее на политике, нежели на открытии фундаментальных знаний. На самом деле экономические данные большинству интересны только как руководство для политики: экономические явления не увлекают нас так же, как внутренние резонансы атома или функционирование везикул и других органелл живой клетки. Мы судим экономику по тому, что она может произвести. Таким образом, экономика больше похожа на инженерное дело, нежели на физику, и является более практичной, нежели духовной.
Не существует Нобелевской премии по инженерному делу, хотя должна быть. Действительно, премия этого года в области химии выглядит, скорее, как инженерный приз, поскольку она была отдана трем исследователям ‑ Мартину Карплусу, Майклу Левитту и Арье Варшелу – «за развитие многомасштабных моделей сложных химических систем», которые лежат в основе компьютерных программ, которые обеспечивают работу оборудования, использующего явление ядерного магнитного резонанса. Однако Нобелевский комитет вынужден рассматривать гораздо более практичный, прикладной материал при рассмотрении кандидатов на получение премии в области экономики.
Проблема в том, что как только мы сосредотачиваемся на экономической политике, в игру вступает множество факторов, к науке не относящихся. В процесс вовлекается политика, и политическое позерство щедро вознаграждается общественным вниманием. Нобелевская премия предназначена для поощрения тех, кто не занимается трюкачеством ради привлечения внимания, и для тех, кто в своем искреннем стремлении к истине мог бы быть ущемлен в противном случае.
Почему же эта премия присуждается за «экономические науки», а не просто за «экономику»? Другие премии не присуждаются за «химические науки» или «физические науки».
Области деятельности, которые используют слово «наука» в своих названиях, как правило являются областями, в которые эмоционально вовлечены массы людей и в которых шарлатаны могут иметь материальный интерес в общественном мнении. Эти области имеют слово «наука» в своих названиях, чтобы отличаться от своих собратьев с сомнительной репутацией.
Access every new PS commentary, our entire On Point suite of subscriber-exclusive content – including Longer Reads, Insider Interviews, Big Picture/Big Question, and Say More – and the full PS archive.
Subscribe Now
Термин политическая наука впервые приобрел популярность в конце восемнадцатого века, чтобы выделиться на фоне всех фанатичных трактов, чьей целью было получение голосов и влияния, а не преследование истины. Астрономическая наука в конце девятнадцатого века являлась общим термином для ее отделения от астрологии и изучения древних мифов о созвездиях. Наука гипноза была также введена в девятнадцатом веке, чтобы различать научное изучение гипноза и колдовство или религиозный трансцендентализм.
В те времена существовала такая потребность, поскольку их коллеги шарлатаны обладали куда большим влиянием в общем дискурсе. Ученые были вынуждены объявлять себя учеными.
На самом деле, даже термин химическая наука в девятнадцатом веке пользовался некоторой популярностью ‑ во времена, когда эта область стремилась отделить себя от алхимии и рекламы шарлатанских панацей. Однако необходимость использовать данный термин для отделения истиной науки от практики шарлатанов успела поблекнуть к моменту учреждения Нобелевской премии в 1901 году.
Точно так же, термины астрономическая наука и наука гипноза к наступлению двадцатого века почти вымерли, возможно, из-за слабой веры в оккультные науки в приличном обществе. Да, гороскопы все еще популярны в газетах, однако они находятся там только в сопровождении строгих научных опровержений или ради развлечения; идея того, что звезды определяют наши судьбы, растеряла весь свой интеллектуальный вес. Следовательно, нет больше никакой необходимости в термине «астрономическая наука».
Критики «экономических наук» иногда ссылаются на развитие «лженаучной» экономики, утверждая, что она использует атрибуты науки, например плотностную математику, только ради представления. Например, в своей книге 2004 года «Одураченные случайностью» Нассим Николас Талеб сказал об экономических науках следующее: «Вы можете спрятать шарлатанство под тяжестью уравнений, и никто не сможет вас уличить, поскольку здесь нет такой вещи, как контролируемый эксперимент».
Однако и физика не обходится без подобной критики. В своей книге 2004 года «Неприятности с физикой: Взлет теории струн, Падение науки и что же будет дальше» Ли Смолин упрекает профессию физиков за то, что они соблазнились красивыми и элегантными теориями (в том числе и теорией струн), а не теми, которые могут быть проверены экспериментально. Кроме того, в своей книге 2007 года «Даже не неправильно: провал теории струн и поиск единства физических законов» Питер Войт обвиняет физиков в том же грехе, который совершили экономисты-математики.
Я считаю, что экономика является несколько более уязвимой к моделям, чья обоснованность никогда не будет очевидна, нежели физические науки, поскольку необходимость приближения тут гораздо сильнее, чем в физике, особенно учитывая, что модели описывают людей, а не магнитный резонанс или элементарные частицы. Люди просто могут изменить свое мнение и вести себя совершенно по-разному. У них даже бывают неврозы или проблемы с личностью, сложные явления, которые область поведенческой экономики считает важными для понимания экономических результатов.
Однако не вся математика в экономике является шарлатанством, как утверждал Талеб. Экономика имеет важную количественную сторону, которая не может быть отделена. Задача заключается в том, чтобы объединить свои математические идеи с теми видами корректировки, которые необходимы для того, чтобы модели могли работать при неприводимом человеческом факторе в экономике.
Развитие поведенческой экономики не находится в фундаментальном конфликте с математической экономикой, как, судя по всему, некоторые думают, хотя она вполне может находиться в конфликте с некоторыми модными в настоящее время экономико-математическими моделями. И, в то время как экономика имеет свои собственные методологические проблемы, основные задачи, стоящие перед исследователями, принципиально не отличается от тех, с которыми сталкиваются исследователи в других областях. По мере развития экономики она будет расширять свой арсенал методов и источников доказательств, наука станет сильнее, а шарлатаны будут вытеснены.
To have unlimited access to our content including in-depth commentaries, book reviews, exclusive interviews, PS OnPoint and PS The Big Picture, please subscribe
When comparing Ukraine’s situation in 2024 to Europe’s in 1941, Russia’s defeat seems entirely possible. But it will require the West, and the US in particular, to put aside domestic political squabbles and muster the political will to provide Ukraine with consistent and robust military and financial assistance.
compare Russia's full-scale invasion to World War II and see reason to hope – as long as aid keeps flowing.
Current debates about Israeli policy are rife with double standards, leading to absurd decisions like Germany’s recent cancellation of a pro-Palestinian gathering. By quashing legitimate speech and assembly, an Israel-aligned establishment risks inciting precisely the kind of anti-Semitism that it wants to prevent.
worries that the double standards applied on Israel’s behalf will lead to an anti-Semitic backlash.
НЬЮ-ХЕЙВЕН – Я один из лауреатов Нобелевской премии этого года в области экономических наук, что заставляет меня остро осознавать критику данной премии, исходящую от тех, кто утверждает, что экономика ‑ в отличие от химии, физики или медицины, за достижения в которых также вручается Нобелевская премия ‑ не является наукой. Правы ли они?
Одной из проблем, связанных с экономикой, является то, что она вынужденно сосредоточена скорее на политике, нежели на открытии фундаментальных знаний. На самом деле экономические данные большинству интересны только как руководство для политики: экономические явления не увлекают нас так же, как внутренние резонансы атома или функционирование везикул и других органелл живой клетки. Мы судим экономику по тому, что она может произвести. Таким образом, экономика больше похожа на инженерное дело, нежели на физику, и является более практичной, нежели духовной.
Не существует Нобелевской премии по инженерному делу, хотя должна быть. Действительно, премия этого года в области химии выглядит, скорее, как инженерный приз, поскольку она была отдана трем исследователям ‑ Мартину Карплусу, Майклу Левитту и Арье Варшелу – «за развитие многомасштабных моделей сложных химических систем», которые лежат в основе компьютерных программ, которые обеспечивают работу оборудования, использующего явление ядерного магнитного резонанса. Однако Нобелевский комитет вынужден рассматривать гораздо более практичный, прикладной материал при рассмотрении кандидатов на получение премии в области экономики.
Проблема в том, что как только мы сосредотачиваемся на экономической политике, в игру вступает множество факторов, к науке не относящихся. В процесс вовлекается политика, и политическое позерство щедро вознаграждается общественным вниманием. Нобелевская премия предназначена для поощрения тех, кто не занимается трюкачеством ради привлечения внимания, и для тех, кто в своем искреннем стремлении к истине мог бы быть ущемлен в противном случае.
Почему же эта премия присуждается за «экономические науки», а не просто за «экономику»? Другие премии не присуждаются за «химические науки» или «физические науки».
Области деятельности, которые используют слово «наука» в своих названиях, как правило являются областями, в которые эмоционально вовлечены массы людей и в которых шарлатаны могут иметь материальный интерес в общественном мнении. Эти области имеют слово «наука» в своих названиях, чтобы отличаться от своих собратьев с сомнительной репутацией.
Subscribe to PS Digital
Access every new PS commentary, our entire On Point suite of subscriber-exclusive content – including Longer Reads, Insider Interviews, Big Picture/Big Question, and Say More – and the full PS archive.
Subscribe Now
Термин политическая наука впервые приобрел популярность в конце восемнадцатого века, чтобы выделиться на фоне всех фанатичных трактов, чьей целью было получение голосов и влияния, а не преследование истины. Астрономическая наука в конце девятнадцатого века являлась общим термином для ее отделения от астрологии и изучения древних мифов о созвездиях. Наука гипноза была также введена в девятнадцатом веке, чтобы различать научное изучение гипноза и колдовство или религиозный трансцендентализм.
В те времена существовала такая потребность, поскольку их коллеги шарлатаны обладали куда большим влиянием в общем дискурсе. Ученые были вынуждены объявлять себя учеными.
На самом деле, даже термин химическая наука в девятнадцатом веке пользовался некоторой популярностью ‑ во времена, когда эта область стремилась отделить себя от алхимии и рекламы шарлатанских панацей. Однако необходимость использовать данный термин для отделения истиной науки от практики шарлатанов успела поблекнуть к моменту учреждения Нобелевской премии в 1901 году.
Точно так же, термины астрономическая наука и наука гипноза к наступлению двадцатого века почти вымерли, возможно, из-за слабой веры в оккультные науки в приличном обществе. Да, гороскопы все еще популярны в газетах, однако они находятся там только в сопровождении строгих научных опровержений или ради развлечения; идея того, что звезды определяют наши судьбы, растеряла весь свой интеллектуальный вес. Следовательно, нет больше никакой необходимости в термине «астрономическая наука».
Критики «экономических наук» иногда ссылаются на развитие «лженаучной» экономики, утверждая, что она использует атрибуты науки, например плотностную математику, только ради представления. Например, в своей книге 2004 года «Одураченные случайностью» Нассим Николас Талеб сказал об экономических науках следующее: «Вы можете спрятать шарлатанство под тяжестью уравнений, и никто не сможет вас уличить, поскольку здесь нет такой вещи, как контролируемый эксперимент».
Однако и физика не обходится без подобной критики. В своей книге 2004 года «Неприятности с физикой: Взлет теории струн, Падение науки и что же будет дальше» Ли Смолин упрекает профессию физиков за то, что они соблазнились красивыми и элегантными теориями (в том числе и теорией струн), а не теми, которые могут быть проверены экспериментально. Кроме того, в своей книге 2007 года «Даже не неправильно: провал теории струн и поиск единства физических законов» Питер Войт обвиняет физиков в том же грехе, который совершили экономисты-математики.
Я считаю, что экономика является несколько более уязвимой к моделям, чья обоснованность никогда не будет очевидна, нежели физические науки, поскольку необходимость приближения тут гораздо сильнее, чем в физике, особенно учитывая, что модели описывают людей, а не магнитный резонанс или элементарные частицы. Люди просто могут изменить свое мнение и вести себя совершенно по-разному. У них даже бывают неврозы или проблемы с личностью, сложные явления, которые область поведенческой экономики считает важными для понимания экономических результатов.
Однако не вся математика в экономике является шарлатанством, как утверждал Талеб. Экономика имеет важную количественную сторону, которая не может быть отделена. Задача заключается в том, чтобы объединить свои математические идеи с теми видами корректировки, которые необходимы для того, чтобы модели могли работать при неприводимом человеческом факторе в экономике.
Развитие поведенческой экономики не находится в фундаментальном конфликте с математической экономикой, как, судя по всему, некоторые думают, хотя она вполне может находиться в конфликте с некоторыми модными в настоящее время экономико-математическими моделями. И, в то время как экономика имеет свои собственные методологические проблемы, основные задачи, стоящие перед исследователями, принципиально не отличается от тех, с которыми сталкиваются исследователи в других областях. По мере развития экономики она будет расширять свой арсенал методов и источников доказательств, наука станет сильнее, а шарлатаны будут вытеснены.